— Аросева! Ты же знаешь, что калитка закрыта! Я несу ключи! — ворчал сторож, который старался успеть за мной.

Но я не могла ждать. Не могла. Я сиганула через забор, но соскользнула неудачно и разодрала руку. Но и этого я не заметила. Снег шел, размывая улицу, хлопья оседали на ресницах, запутывались в волосах. Я шла на звук, когда увидела ее. Моя мулаточка лежала на белоснежном покрывале снега. Ее глаза закатились, а из рта шла белая пена…

— Галя! Галя, дыши! Скорую! Вы вызвали скорую? — я упала в сугроб рядом с ней, но она не шевелилась. Она не шевелилась. Темная кожа стала отливать серым цветом, а пена шла и шла. Я старалась ее вытирать. — Не смей умирать! ТЫ должна мне! Я столько контрольных написала за тебя! Галочка! Не бросай меня!

Я держала ее на руках, стараясь привести в сознание. Я не могла поверить, что можно вот так быстро умереть, что можно просто покинуть мир и оставить меня одну! Снег шел все сильнее и сильнее, хлопья падали на мои горячие щеки и таяли, скатываясь каплям слез… Слезы падали на лицо моей птички, но она не шевелилась. Она сдалась.

Больше я ничего не помню… Меня увезли в больницу вместе с ней. Я почти час сидела в сугробе, сжимая ее тело… После больницы моя жизнь довольно сильно изменилась. Я возненавидела всех! Директрису, сторожа, который еле ковылял, этот ужасный забор. И этот снег! Я терпеть не могу снег! И эти дети… они стали еще больше таращиться на меня. Кто-то смущенно кивал, а многие просто обходили стороной.

Меня отправили на консультацию к психологу. И сидя на одном из сеансов тощий дядька в очках спросил: «Было больно?» Я отвернулась к окну, за которым опять шел этот гребаный снег.

— Вам было хоть раз больно так, что вы не могли понять, откуда боль… Что болит? Болит ли это сердце, голова, рука, нога? Эта боль змеей сковывает тело, вызывая взрыв адреналина. Я сидела в снегу, не чувствуя холода, не слыша криков, не видя света. Я смотрела в ее безжизненные глаза и ощущала странное чувство… Нет. Вопрос неправильный. Спросите лучше, насколько мне было больно?

— Хорошо, Мирослава, насколько Вам было больно? — дядька снял очки и стал мусолить дужку.

— Мне было больно жить! Мне было больно дышать. Кислород, как колючий снег, изнутри резал горло, нос и тяжелой гирей падал в легкие. Я чувствовала, как кровь царапает вены изнутри. Я чувствовала, как сердцу тяжело колотиться. Каждый удар моего сердца болью отдавался в моем теле… Каждый мой орган стонал от боли! И единственное, о чем я мечтала — умереть! Мне нужно было обнять мою птичку. А у меня остался только шрам на руке… Как напоминание. Но мне этого было мало! Я сделала татуировку поверх шрама. Чтобы помнить, чтобы никогда не забывать, что я тоже могу сдохнуть, как собака под забором, корчась от боли и холода!

Глава 21

Мирослава

Мне было плохо. Я лежала в ванне, горячая вода покрывала каждый сантиметр моей кожи. Я не знаю, почему поехала с ним. Может, нужно было убежать и уехать? Может, нужно было настоять и обезопасить свою семью? Они не заслуживают того, чтобы заниматься моими проблемами. Но с другой стороны, я была рада, что Кира не увидела мою записку, я была благодарна Никите, что он выслушал. Я не могу больше это носить в себе. Я не могу. Мне всего 18 лет, я еще так молода, чтобы решать проблемы. Я хочу ходить в институт, отпрашиваться в клуб и в последний день сдавать сессию. Боже, я хочу простоты… Пена скользила по моей руке, обнажая птичек. Боль ушла…

Никита обнял меня и посадил на перила. Его серые глаза были такими холодными, словно гранит. Он прижался ко мне своей мощной грудью, хороня в своих объятиях. Он уткнулся носом в мои волосы и громко выдохнул. Мне было так жаль, что не могу видеть его глаз. Я знала, что он спрятался. Он — человек, он не может не испытывать эмоций. И ему тоже было больно.

Я не говорила ему ничего только потому, что знала, что много значу для него, а значит, это причинит ему боль. А я не хочу, чтобы ему было больно! Только в его объятиях мне не страшно. Никита стал целовать мою шею, едва касаясь кожи. Его быстрые поцелуи укрощали мое тревожное сердце, ритм замедлялся, а легкие старались начать дышать. Странно знакомый звук резанул слух, я почувствовала, как мой джинсовый комбинезон падает. Да! Точно, это то, что мне нужно! Никита поддел низ моей футболки пальцем, и она полетела на пол. Мне стало жизненно необходимо прислониться, ощутить его кожу, вдохнуть, ощутить его СВОИМ… Моим… Он мой! Я стала жадно расстегивать его рубашку, проклиная того, кто придумал все эти мелкие пуговицы. Он приподнял меня за попу и стал стягивать ставший бесполезным комбез, я обхватила его ногами за талию и с удовольствием стала смотреть на наше отражение в стекле тонированного окна. Его плечи шевелились, заставляя крылья оживать, а каждый мускул, перекатываясь под кожей, делал рисунок перьев объемным. Орел, еще одна птичка… Еще одна птичка… Моя птичка…

С того момента, как я открыла душу перед Никитой, я его не видела. Он писал мне, по вечерам мы говорили по телефону, обсуждая совершенно посторонние темы. Он запретил мне появляться в городе, сказал, чтобы я ни о чем не переживала, что все будет хорошо. Я не уверена, но я пообещала, поэтому мне ничего не остается, как продолжать хранить спокойствие.

Я превратилась в наркоманку, по вечерам у меня начиналась ломка, которая выворачивала каждую мою косточку. Мне просто нужно было увидеть его. Мой живот начинал пульсировать даже при одной мысли о нем. Я помню его запах, его резкий рельеф мышц, его упругая попка, узкие бедра… Я вспоминаю каждый сантиметр его тела. Я помню его щетину, мне нравится его щетина, помню мягкие волоски на груди… А грудь? О черт! Его грудь… Боже! Только не с утра… Мои руки стали скользить по телу, направляясь к пульсирующей плоти. Мы обе нуждалась в нем, еще ни разу в жизни я не зависела так от мужчины. Я сдаюсь! Мне нужна разрядка, мне нужно…

— Мир, ты чего с самого утра лежишь в ванне? — рыжая голова Киры появилась в приоткрытой двери.

— Я вчера вечером плавала, а теперь все мышцы стонут! — я почти сказала правду. Я всю неделю плавала, стараясь успокоиться. Почему я не закрыла дверь?

— Хорошо, спускайся, завтрак на столе. Оденься, у нас гости! — голос Киры почему-то был грустным, она сразу исчезла, как только сказала, что завтрак готов. Я оделась, скрутила волосы в хвост и пошла вниз.

— Полина, успокойся! — я застыла от одного ее имени. Что она тут делает? Я замерла на лестнице, на полпути в кухню.

— Он никогда не уезжал из дома настолько, он даже денег мне не оставил! — визжала она.

— Черт, Поль, на, тебе должно хватить! — голос Макса донесся до меня, он с чем-то возился. — Держи! Он в командировке. Все хорошо.

— Ну, ладно! Чао! — прощебетала она и поцокала по коридору к дверям, через мгновение послышался шум двигателя. Я зажала рот руками и выскользнула во двор, бросившись к пирсу. Остановившись, я достала телефон, судорожно набирая его номер…

«Аппарат абонента выключен, либо находится вне зоны обслуживания. Попробуйте позвонить позже»

Я снова и снова набирала его номер, но противный женский голос упорно твердил, что он недоступен. Я выдохнула и нагнулась к воде, чтобы умыть лицо.

— Когда? — когда я подняла голову, то увидела Макса, который сидел на корточках рядом со мной.

— Что?

— Когда ты видела его в последний раз? Говори! — Максим внимательно рассматривал меня, словно пытался понять, что я чувствую. Я только сейчас заметила, что у него нереально красивые голубые глаза. Он прищурился и поднял бровь, словно увидел в моем взгляде что-то интересное.

— Вчера утром, он сказал, что позвонит вечером, но не позвонил. Он сказал, что все будет хорошо! Сказал, что со всем разберется! Черт! Он, что собирается один? Он, что? Он там один? Макс? Максим? Что случилось?

— Ты знаешь, где он?

— Да… Я догадываюсь… Он мог уехать…